В историях, составляющих Oblivion, Дэвид Фостер Уоллес соединяет самую грубую, самую обнаженную человечность с бесконечной инволюцией самосознания — сочетание, которое является ослепительно уникальным для него. Это миры, неведомые любому другому разуму. Только Дэвид Фостер Уоллес мог передать отчаянное одиночество отца посредством мечтаний сына через убийственный срыв учителя («Душа - не кузница»). Или могли бы исследовать самые глубокие и веселые аспекты творчества, описывая офисную политику, связанную с журнальным профилем художника, который создает миниатюрные скульптуры анатомически непостижимым способом («Канал страданий»). Или запечатлейте боль распада любви в болезненно вежливых извинениях мужчины, который считает, что его жена галлюцинирует звук его храпа («Обливион»). Каждая из этих историй представляет собой целый мир, столь же полно воображаемый, как и большинство целых романов, одновременно абсурдно сюрреалистический и болезненно непосредственный.