Александр Ласкин называет свое произведение «документальным романом». В самом деле: в основе повествования лежат архивные документы. Автор берет за основу эти материалы и шаг за шагом восстанавливает биографическую и психологическую канву жизни своего героя. Метод А. Ласкина напоминает дедуктивный метод Шерлока Холмса – по цвету бумаги он способен восстановить направление движения. В его документальных романах все «как в жизни» – они густо «населены» мелкими деталями и подробностями, и не всегда ясно, что главное, что второстепенное, потому что человеку не дано знать всего наперед. Этот прием отлично сработал в романе «Дом горит - часы идут». Однако в случае Трумпельдора материал сопротивляется: несмотря на обилие представленных документов, магистральная линия не теряется из вида, повествование несется стремительно как стрела – от рождения к неизбежной смерти. Слишком уж целеустремленно жил этот человек.Use the arrow to expand or collapse this sectionПортрет герояНаша беседа с Александром Ласкиным состоялась, когда ныне опубликованный роман еще не был окончен. Тогда, в декабре 2015, Александр Семёнович ответил на мои вопросы, а когда работа была завершена – любезно предоставил рукопись для прочтения и внес небольшие уточнения в свои «декабрьские» ответы. Прошло время. В 2017 г. был опубликован отрывок из романа в журнале «Нева» (№4, 2017), состоялась презентация журнального варианта в Общинном центре Санкт-Петербурга на ул. Рубинштейна, 3, были также опубликованы фрагменты в израильском журнале «Артикль» и в интернет-журнале «7 искусств». Но самое главное – в московском издательстве «Книжники» вышла книга «Мой друг Трумпельдор». Публикуемое сегодня интервью, надеюсь, подтолкнет читателей к знакомству с этим интересным романом. «Думаешь о кораблях, а вспоминается ветер...»Из письма Иосифу Трумпельдору [1] Александр Семенович Ласкин известен читающей публике, прежде всего, как знаток русской культуры и литературно-театрального мира с явным эстетическим тяготением к эпохе Серебряного века. Его персонажи: Дягилев, Мейерхольд, поэты, художники. Несколько лет назад он вдруг «изменил» своим «театрально-богемным» пристрастиям и написал книгу о еврейском погроме – «Дом горит, часы идут». Книга повествует о судьбе малоизвестного русского студента-дворянина Николая Блинова, который попытался защитить евреев во время Житомирского погрома 1905 г. и погиб от штыка погромщика. Роман А. Ласкина получил весьма неожиданное продолжение. В Израиле, в городе Ариэль, по инициативе читателей романа, среди которых оказался и земляк Н. Блинова, ректор Ариэльского университета М. Зиниград, защитнику евреев был установлен памятник. На родине Блинова, в Житомире, также заинтересовались судьбой забытого героя и сделали попытку увековечить его память: Блинов посмертно был удостоен звания «Праведника Украины». Так литература вернула истории имя героя, чуть было не затерявшееся во времени. Героем нового «еврейского» романа А. Ласкина стал человек совсем иного плана – известный общественный и политический деятель, сионист, герой русско-японской войны, организатор отрядов еврейской самообороны в Палестине Иосиф Трумпельдор (1880-1920). Несмотря на свою героическую судьбу и активную деятельность, Трумпельдор не был «избалован» вниманием историков и романистов. Книга А. Ласкина – одна из немногих, посвященных этому деятелю [2]. Александр Ласкин называет свое произведение «документальным романом». В самом деле: в основе повествования лежат архивные документы. Автор берет за основу эти материалы и шаг за шагом восстанавливает биографическую и психологическую канву жизни своего героя. Метод А. Ласкина напоминает дедуктивный метод Шерлока Холмса – по цвету бумаги он способен восстановить направление движения. В его документальных романах все «как в жизни» – они густо «населены» мелкими деталями и подробностями, и не всегда ясно, что главное, что второстепенное, потому что человеку не дано знать всего наперед. Этот прием отлично сработал в вышеупомянутом романе «Дом горит - часы идут». Однако в случае Трумпельдора материал сопротивляется: несмотря на обилие представленных документов, магистральная линия не теряется из вида, повествование несется стремительно как стрела – от рождения к неизбежной смерти. Слишком уж целеустремленно жил этот человек. Александр Ласкин и его новая книгаРоман А. Ласкина – своего рода литературная мистификация. Он написан от имени близкого друга Трумпельдора - Давида Белоцерковского, ставившего след в истории, главным образом, тем, что написал книгу воспоминаний о Трумпельдоре: «Жизнь Иосифа Трумпельдора: воспоминания. Трумпельдор в дни революции», которая вышла в Берлине в 1924 г. Про самого Д. Белоцерковского не известно почти ничего: родился в 1880-м, был секретарем Палестинской комиссии в Петербурге; участвовал в сионистском движении; выращивал турнепс в Белоруссии. В 19-томном словаре «Халуцим» Давида Тидхара Белоцерковский упомянут вместе с Иосифом Трумпельдором в составе группы молодых людей, перебравшихся в Палестину в 1912 году. Относительно года смерти Белоцерковского тоже ясности нет. Встречается дата – 1922 г., но где и при каких обстоятельствах умер Белоцерковский, не уточняется. Тем более удивительно то, что делает А. Ласкин. В его романе Белоцерковский проживает долгую жизнь. Мы застаем его в 1960-х, он живет в Иерусалиме и на склоне лет решает оставить «записки» своему потомку – еще неведомому читателю - праправнуку. Белоцерковский перелистывает свои записи, которые он делал еще в молодости, перед тем, как решил передать бумаги Трумпельдора в архив, дополняет их документальными свидетельствами и подводит итоги своей жизни и жизни своего друга. Сам Александр Ласкин считает, что его книга – это история любви. Любви Историка к своему Персонажу. Санчо Пансы - к Дон Кихоту. Автор воспоминаний – Белоцерковский – постоянно подчеркивает это различие между собой и Трумпельдором. Трумпельдор был создан для жизни в Истории, перед Белоцерковским же стояли другие, более земные задачи: посадить дерево, построить дом, воспитать сына. «Может, Бог создает второго по контрасту? - размышляет Белоцерковский. - Если первый худ и высок, то его спутник должен быть толст и мал ростом. Один был единственный в своем роде, а другой - такой как все». Так вот Белоцерковский – «как все», но у него есть одна особенность: «главное, что меня отличало, это мой друг. Я глядел на него и думал: когда-нибудь придется о нем написать…». И он пишет. Повествователь вовсе не стремится сделаться «невидимым наблюдателем» и дать «объективную» картину. Напротив, рассказывая о Трумпельдоре, Белоцерковский невольно сбивается на историю своей жизни. В результате мы видим Трумпельдора глазами Белоцерковского – обычного человека, которому посчастливилось жить бок о бок с Героем. Безусловно, он смотрит на своего друга восторженно, но вместе с тем, все чаще вспоминает и о своей собственной задаче, которая состоит в фиксации, запоминании, а точнее – во «вспоминании». «Зачем люди живут долго?» - задается вопросом Д. Белоцерковский и сам себе отвечает: «Конечно, смотря кто. Одни просто так, а другие потому, что обязанностей много и быстро их не осилить. Я же живу для того, чтобы вспоминать». Вспоминать он начинает обстоятельно, с самого «начала» - с детских и юношеских лет Трумпельдора, которые тот провел в Ростове. Затем переключается на военные годы. И тут начинается невероятное. Рассказывает А. Ласкин:- Это был человек с мечтой о подвигах. В детстве, когда еще ничто не предвещало войны, он спал на досках. В возрасте 12, 13, 14 лет, он поднимал привязанный к потолку камень. Это был такой Рахметов. Хотя до гвоздей дело все-таки не дошло. То есть, он себя испытывал. Он понимал, что впереди подвиги и готовил себя к серьезной жизни в Истории. Когда его призвали в армию в 1902г., его отправили в Тульчин. Там никакой истории, конечно, быть не могло. Глухой городишко, где можно рожать и растить детей, торговать, но до подвигов там дело никак не может дойти. И вдруг такое «счастье» – русско-японская война. 45 суток они ехали до Порт-Артура. Причем, уже по дороге он стал народным героем. В том смысле, что он собрал вокруг себя всех евреев в поезде. Сказал: вот сейчас будет остановка, давайте пересчитаем в Сибири синагоги. Сколько хедеров в Сибири? Потом у него возникла идея изучать жизнь северных народов. Потом: давайте изучать японцев. Самое фантастическое в этой истории, что его все слушались. Причем, он поехал на фронт в качестве солдата! Потом была война и его подвиги… Одна из самых невероятных историй – о том, как он схватил залетевшую на территорию порохового склада бомбу и, прежде чем она взорвалась, успел перебросить ее обратно японцам. Еще одна замечательная история - про флаг. Он увидел, что японцы настолько продвинулись, что человек, который нес российский флаг, оказался окружен японцами. Как нож сквозь масло Трумпельдор прошел сквозь толпу японцев, отобрал флаг и вернулся с флагом к своим – правда, уже без древка. Дальше – больше. Во время выполнения одного из заданий он потерял руку. Удивительная история: он был ранен и попал в госпиталь. Руку надо было ампутировать. Обезболивающих не было. И он согласился на это, да еще и руководил своей операцией. То есть, это был такой человек, который во всем участвовал. Казалось бы, ну можно отстраниться и предоставить дело врачам. Но это было не для него. Да, он был харизматик. Такой своего рода Моисей. Есть одно письмо, где солдат ему пишет: «Вы и есть мессия». В свой роман А. Ласкин включает много документальных свидетельств: тексты писем, фрагменты газетных статей и документов, фотографии. Особую, теплую ноту вносят опубликованные А. Ласкиным письма к Трумпельдору. Вот, например, в разгар войны Трумпельдор получает письмо из дома. Пишут ему сестры – Дора и Люба: Газеты в Пятигорске продавались по рублю, где писалось о тебе, и здесь в Ростове нарасхват раскупались… Я на эту Пасху, да не только я, а мама, Соня, Люба, Юзя ели хлеб, кроме папы. Ну а как ты, Оська, провел Пасху?.. У нас ожидается холера, но ее, наверное, не будет, так как приняты меры… Хоть бы война скорее кончилась, чтобы ты приехал. Целуем тебя все, все крепко и желаем тебе всего хорошего. Не скучай, скоро увидимся (хоть бы скорей)». Несмотря на тяжелое ранение, Трумпельдор подал прошение, чтобы его оставили в армии. И его оставили, однако воевать долго не пришлось, потому что армия сдалась в плен. Начался новый период в жизни Белоцерковского и Трумпельдора – жизнь в плену. Хамадера. Это был очень странный плен. Японцы не вмешивались во внутреннюю жизнь пленных. Разделив их по национальному принципу, японцу предоставили им внутри лагеря автономию. Евреи, а их было около 500 человек, проживали в четвертом дворе. Рассказывает А.Ласкин:«И тут Трумпельдор развернулся. Сначала он создал сапожную мастерскую, затем фотоателье. Потом газету. Поначалу это было что-то вроде стенгазеты, ее вывешивали на доске. А потом они получили от японцев гектограф, и начали печатать тираж. Четыре номера газеты стоило четыре сана. Газета выходила на идише. От газеты не сохранилось практически ничего. Дело в том, что все номера газеты были уничтожены, потому что они думали, что если по возвращению в Россию у них найдут эти номера, начнутся вопросы: а не друзья ли вы наших врагов? И они на всякий случай это все уничтожили. В архиве Истории cионизма в Иерусалиме сохранились кое-какие подготовительные материалы, написанные по-русски. Видимо, потом это переводилось на идиш. И, вероятно, Трумпельдор был главным автором. Еще в плену он создал школу для неграмотных. Они давали представления. Иосиф играл роль Иосифа, понятное дело. Самое главное, что ничего этого в России, с моей точки зрения, быть не могло. Чтобы солдаты вдруг решили бы издавать газету, и газета была бы им разрешена?! Все получилось как бы само собой. До дарования Конституции было еще далеко». В плену было всё, что нужно для жизни: сапожная мастерская, фотоателье, библиотека, школа, театр… Но Трумпельдору этого было мало. Известно, что японцы поддерживали сионистские настроения среди евреев, и Трумпельдор создал сионистскую группу. Среди документов есть тому подтверждения: приветствие президенту Сионистского конгресса - от солдат в плену; письмо в Одесское общество вспомоществования евреям-земледельцам, подписанное И.Трумпельдором, Д.Белоцерковским, Я.Кацем и Ф. Рябухиным. Как видно, планы на отъезд в Палестину обсуждались уже тогда. В письме родителям Трумпельдор пишет: «Милые папа и мама! Как я писал вам в открытке, мы сгруппировались здесь в числе 11 человек с целью устроить в Палестине колонию… Приедем в Россию, постараемся средства достать (рублей по 100-200 на человека) и поедем в Палестину работать». Итак, в Хамадере им удалось создать такой домашний микромир, в котором были сапожная мастерская, фотоателье, школа, библиотека, газета на идише, театр и даже… погром. Собственно, в книге упомянуто две попытки погрома, которые пытались устроить соседи по плену. По счастью, обошлось без кровопролития. После русско-японской войны Трумпельдор и Белоцерковский возвращаются в Россию и оказываются в Петербурге. Трумпельдор поступает на юридический факультет Санкт-Петербургского университета, а его верный друг – Д. Белоцерковский - учится на аграрных курсах. Они живут в одной комнате, на съемной квартире и продолжают работу по созданию сионистской организации. Начинается мирная жизнь, полная надежд и разочарований. Не то Белоцерковский, не то сам Ласкин проговаривается: «Хамадера была высшей точкой в биографии Трумпельдора, дальше – начинается полоса неудач». Рассказывает Александр Ласкин:«Его жизнь после возвращения с войны - это череда таких неудач. Представьте: он почти создал государство в плену, его заслуги отметил генерал Линевич [3], устроив парад в его честь. Он был знаменитостью. Он был полным георгиевским кавалером и личным знакомым двух императоров. Когда он был в плену, японский император в качестве подарка вручил ему протез, на котором было написано: «Храброму в бою, замечательному в плену». Позже, в России, ему еще и русский император подарил протез, но не такой изящный, конечно. И вот всему этому приходит конец. История с Толстым [за участие в студенческой демонстрации по случаю похорон Л.Н. Толстого Трумпельдора и Белоцерковского выслали из Петербурга в Финляндии, однако по прибытии на место ссылки выяснилось, что законом евреям запрещается находиться на территории Финляндии, и горе-политическим ссыльным пришлось возвращаться в Петербург за свой счет] – это такой комический финал его жизни в России. Дальше - он едет в Палестину». Роман посвящен, в основном, «русскому периоду жизни Трумпельдора. После отъезда в Палестину пути Белоцерковского и Трумпельдора расходятся: у Белоцерковского появляется семья, а Трумпельдор продолжает творить Историю. Их дружба сохраняется, однако заметки Белоцерковского приобретают все более пунктирный характер. И даже история любви Трумпельдора к Эсфири Розовой (о которой свидетельствуют полторы тысячи посланий, написанных Трумпельдором к возлюбленной) дана в расплывчатой, импрессионистской манере. Белоцерковский, прожив некоторое время в Палестине, вскоре вернулся в Петербург-Петроград, где они вновь встретились с Трумпельдором в тот краткий и напряженный исторический момент, когда Трумпельдор принял участие в революции в июне 1917 г. Затем Белоцерковский перебирается в Минск, где пытается создать «еврейскую ферму». Весть о гибели Трумпельдора застает Белоцерковского в Бутырской тюрьме, где он оказался вместе с другими делегатами Московской конференции сионистов, арестованными в апреле 1920 г. Палестинский период жизни Трумпельдора остается за кадром, потому что как справедливо говорит Трумпельдор, явившись во сне своему другу Белоцерковскому: «разве можно писать о Тель-Хае [4], если тебя там не было? Да и Еврейский легион лучше пропусти. Ведь то, что говорят другие, совсем не то, что пережил сам». * * * Признаться, я не доверяю историческим романам (в том числе документальным), поскольку в них нередко встречается «развесистая клюква», да и самый беспристрастный историк, выстраивая повествование, вынужден как-то интерпретировать события. Однако в данном случае мое недоверие отступает. Не потому, что А. Ласкин супер-объективен; скорее наоборот – он не скрывает своих симпатий. В его романе – два героя. Герой явный – Трумпельдор, и герой теневой – Белоцерковский, который видит смысл своей жизни в том, чтобы зафиксировать и передать будущим поколениям то, что происходило с «явным» героем. Тоже немало. Я не спрашивала, но, очевидно, что А. Ласкин смотрит на Трумпельдора глазами того, «второго», который словно создан для контраста. При всей субъективности изложения А. Ласкин щедро делится свидетельствами эпохи, которые позволяют передать неповторимое очарование ушедших времен. Книга основана на документах: А.Ласкин работал в архивах Петербурга, где до сих пор хранится дело студента Трумпельдора, статьи, написанные в 1917 г. для газеты «Речь»; но основная часть документов хранится в Сионистском архиве Иерусалима. Александр Ласкин вспоминает: «я уже много написал, в смысле, много страниц, и тут у меня случился кризис жанра. Нужен был какой-то толчок, новый материал. И я помчался в Иерусалим. С помощью Пинхоса Полонского, спасибо ему большое, я познакомился с замечательным, израильским писателем и историком Михаилом Гончарком. М. Гончарок работает в Сионистском архиве, а Сионистский архив – потрясающее место. Два этажа сверху, четыре – под землей. Самое удивительное, что в архиве сохранились не только письма Трумпельдора, его документы, пьесы, что, в общем, и должно храниться в архиве, но также и его вещи: куртка, зубная щетка, планшет и даже фрагмент кинопленки на 16 секунд [на которой запечатлен момент, когда однорукий Трумпельдор пашет землю]. Это потрясающее ощущение, потому что любой автор мечтает увидеть своего персонажа, с ним соприкоснуться». Задаюсь вопросом, насколько «реальный» Белоцерковский похож на Белоцерковского, созданного А. Ласкиным? Листаю «Воспоминания» Трумпельдора, опубликованные в 1924 году. Не похож. Другой слог. Другая интонация. Но ведь и лет прошло немало! Гипотетическая рукопись Белоцерковского датирована 61-м годом. Не дает мне покоя и 1922 год (в некоторых источниках сказано, что Белоцерковский умер в 1922 г). Задаю А. Ласкину вопрос: «А что, если Белоцерковский все же умер тогда?» На это автор отвечает: «Получается, что я продлил ему жизнь! Было бы куда хуже, если бы я ее «укоротил». У меня нет сведений, что он умер в 1922 г. Но если это так, то и это хороший поворот сюжета: Трумпельдор - Дон-Кихот умирает в 1920-м, а его верный Санчо Панса, который всегда был рядом, – в 1922-м»… Примечания:[1] Эпиграф из книги А. Ласкина «Мой друг Трумпельдор» ( М., издат-во «Книжники», 2017)[2] Трумпельдору на русском языке посвящены сборник «Иосиф Трумпельдор. Ге-Халуц. Новый путь: Биография. Воспоминания. Статьи / Сост. и подготовка текстов И. Легкодух и Д. Лосев. Феодосия–М., 2012; в который включены, в частности, воспоминания Д. Белоцерковского, документальная повесть А. Шульмана о Трумпельдоре; статья И. Алексеевой – правнучатой племянницы И. Трумпельдора (см. Альманах «Еврейская старина» №2 (69), 2011); заметка В.Е. Кельнера «Последняя капля» (см. Лехаим, декабрь 2012); роман И. Левита «Беспокойные герои. Иосиф Трумпельдор и Чарлз Орд Вингейт», М., Гешарим., 2004; небольшая истоическая заметка Г. Олтаржевского «Путь Трумпельдора» (Lenta.ru, 20 июня 2015)[3] Н.П. Линевич (1838-1908) – генерал российской армии, главнокомандующий сухопутными вооруженными силами во время русско-японской войны (1905-1906)[4] Трумпельдор погиб при обороне Тель-Хая Юлия Рец, «МЗ»